— Пусть попробует.
— Почему? — заволновалась Нунция. — Ты что, хочешь ему отказать?
— Мам, я уже ему отказала.
— Да ну?
— Ну да.
— Быть того не может!
— Правда-правда, — подтвердила я.
— Только бы отец не узнал! Он тебя убьет!
За ужином говорил один Марчелло. Было очевидно, что он напросился на приглашение, а Рино, который не сумел ему отказать, за столом или молчал, или смеялся невпопад. Марчелло в основном обращался к Фернандо, но не забывал подливать Нунции, Лиле и мне воды или вина. Он говорил, что все в квартале уважают Фернандо, а его собственный отец считает, что такого мастера еще поискать и что ни один другой сапожник с ним не сравнится.
Фернандо, отчасти под действием вина, совсем размяк. Бормотал, что тоже всегда уважал Сильвио Солару, и даже снизошел до того, чтобы похвалить Рино за усердие и успехи в сапожном деле. Марчелло с готовностью подхватил эту тему и добавил, что нельзя останавливаться на достигнутом. Его дед, говорил он, начинал с торговли в полуподвале, отец расширил дело, а сегодня весь Неаполь знает бар-кондитерскую «Солара», куда клиенты приезжают со всех концов города, чтобы выпить у них кофе с пирожным.
— Прям-таки со всех концов города? — не сдержалась Лила, и отец метнул на нее убийственный взгляд.
Марчелло в ответ только кротко улыбнулся:
— Может, я немного и преувеличил, не спорю. Но главное, что я хочу сказать: деньги должны работать. Ты начинаешь с полуподвала, а потом, от поколения к поколению, все крепче встаешь на ноги…
Тут он переключился на идею шить новую обувь, чем вверг всех, особенно Рино, в смущение. При этом он безотрывно смотрел на Лилу вроде как на живой пример успешности нового поколения, но было ясно, что ему просто нравится на нее смотреть. «Если человек может что-то придумать, если у него это хорошо получается, почему бы не дать ему попробовать?» Он говорил на диалекте, приятным голосом, и не спускал глаз с Лилы. Было невооруженным глазом видно, что он в нее влюблен, что он буквально, как поется в песнях, мечтает ее целовать и дышать одним с ней воздухом, что она может делать с ним что хочет, потому что для него она — лучшая девушка в мире.
— Я слышал, — наконец сказал Марчелло, — ваши дети сшили пару ботинок. Сорок третьего размера… Как раз мой размер.
Повисло долгое молчание. Рино уставился в свою тарелку и не осмеливался поднять на отца глаза. Некоторое время в комнате не раздавалось ни звука, если не считать возни щеглов за окном.
— Да. Именно сорок третьего, — медленно проговорил Фернандо.
— Мне бы очень хотелось взглянуть на них, если вас не затруднит.
— Да я не знаю, где они, — пробормотал Фернандо. — Нунция, ты не знаешь?
— Они у нее, — сказал Рино, указывая на сестру.
Лила посмотрела прямо в лицо Соларе.
— Были у меня, — сказала она. — Но позавчера мама велела мне прибраться, и я их выбросила. Все равно они никому не нравились.
— Врешь! — вмешался Рино. — Иди и немедленно принеси ботинки!
— Быстро иди за ботинками, — добавил Фернандо.
Лила повернулась к отцу:
— Как я их тебе принесу? Я их выбросила! Они же тебе не понравились!
Фернандо хлопнул ладонью по столу так, что чуть бокалы с вином не подпрыгнули.
— Вставай и иди за ботинками, живо!
Лила неторопливо выбралась из-за стола.
— Я их выбросила, — тихо повторила она и вышла из комнаты.
Мы ждали, но она все не возвращалась.
Снова повисло тягостное молчание. Первым его нарушил Марчелло.
— Может, я был не прав? — обеспокоенно произнес он. — Мне совсем не хотелось создавать вам проблемы…
— Нет никаких проблем, — сказал Фернандо и прошипел, обращаясь к жене: — Иди посмотри, что там затевает твоя дочь.
Нунция ушла и через некоторое время вернулась в растерянности: Лилы нигде не было. Мы искали ее по всему дому, кричали из окна — она не отзывалась. Расстроенный Марчелло распрощался с нами. Не успел он уйти, как Фернандо набросился на жену:
— Клянусь, на сей раз я убью твою дочь!
К отцу присоединился и Рино, и Нунция заплакала. Я на цыпочках двинулась к двери, но только закрыла ее за собой, как услышала голос Лилы, окликнувший меня по имени. Она была на лестничной площадке последнего этажа, и я поднялась к ней. Она сидела съежившись в полумраке возле чердачной двери, на коленях у нее стояли ботинки. Они блестели под тусклым светом лампочки, свисавшей с длинного провода.
— Почему ты их не показала? — недоуменно спросила я.
Она замотала головой:
— Не хочу, чтобы он к ним прикасался.
Ее явно раздирали бурные чувства, совладать с которыми она была не в силах. У нее дрожала нижняя губа — я еще никогда не видела ее в таком состоянии.
Я долго уговаривала ее вернуться домой: нельзя же вечно сидеть перед чердачной дверью. На всякий случай я пошла вместе с ней, надеясь, что при мне ее отец не даст воли рукам. Но пара пощечин ей все-таки досталась. Фернандо кричал, что она выставила его дураком перед уважаемым гостем. Рино заорал, что ботинки принадлежат ему, что это его работа, и вырвал их у нее из рук. Лила заплакала. «Я тоже работала, — сквозь слезы сказала она, — но лучше бы я этого не делала! Ты вконец помешался!» Конец скандалу положила Нунция. Побледнев, она, всегда служившая образцом покорности, не своим голосом приказала отдать ботинки ей и забыть о них навсегда, иначе она сейчас выбросит их в окно. Рино безропотно отдал ей ботинки, и больше никто не промолвил ни слова. Я незаметно выскользнула за дверь.