Моя гениальная подруга - Страница 46

Постепенно искрящееся неистовство пошло на спад, сменившись шумом машин и гудением клаксонов. Снова показались широкие темные полосы неба. Дым рассеялся, и стало можно различить балкон Солара.

Он располагался недалеко от нас и был нам хорошо виден. Все они — отец, сыновья, родственники, друзья — как и мы, были охвачены жаждой хаоса. Весь квартал знал: то, что было до этого, — ерунда по сравнению с тем, что вот-вот начнется. И правда, Солара всегда ждали, пока оборванцы закончат свое жалкое веселье, и только тогда начинали стрелять в полную силу, чувствуя себя полновластными хозяевами на этом празднике жизни.

Так вышло и на этот раз. Едва стихла окрестная канонада, как с балкона с громким треском полетели в небо фейерверки. Каждый залп сопровождался нецензурными восклицаниями. Но тут случилось неожиданное. Оказалось, что Стефано, Паскуале, Антонио и Рино было чем ответить Солара. Не успевали те выпустить ракету, как с нашей террасы вылетала такая же; у них рвалась очередная петарда — и у нас тоже. В небе один за другим распускались волшебные цветы, озаряя содрогавшуюся от выстрелов улицу. Потом Рино, не выдержав, запрыгнул на парапет и принялся, потрясая кулаками, выкрикивать ругательства; его перепуганная мать пронзительно взвизгнула: «Спускайся! Упадешь!»

Мелину охватила паника, из горла у нее вырвался тонкий протяжный звук, похожий на вой. Ада недовольно фыркнула: мать придется уводить, — но Альфонсо знаком показал ей, чтобы не беспокоилась, взял Мелину под руку, и они пошли вниз. Следом, прихрамывая, отправилась и моя мать, за ней потянулись остальные взрослые, таща за руки детей. Залпы с балкона Солара раздавались все чаще, а одна ракета, вместо того чтобы взмыть в небо, с грохотом разорвалась прямо у парапета нашей террасы, выпустив сноп красных искр и облако удушающего дыма.

— Они это нарочно! — обернувшись к Стефано, зло крикнул Рино.

Стефано молча кивнул и побежал в угол, где стоял ящик, который нам, девчонкам, было велено не трогать, полез в него и позвал на помощь остальных.

— Энцо! — крикнул он, и его голосе не было ни намека на вкрадчивый тон продавца. — Паска́, Рино́, Анто́! Сюда, скорее! Сейчас мы им покажем!

Парни бросились к нему. «Точно! Покажем этим придуркам!» — на все лады повторяли они, сопровождая свои слова непристойными жестами в адрес Солара. Мы смотрели на их мечущиеся черные силуэты, все сильнее дрожа от холода. Никому из них до нас не было дела. Кроме нас, на террасе не осталось никого — даже мой отец с сапожником спустились вниз. Лила стояла молча, завороженная происходящим, словно прислушивалась к себе, уверенная, что ей вот-вот откроется какая-то тайна.

С ней случилось то, о чем я уже упоминала и что впоследствии она стала называть «обрезкой». «Это такое чувство, — рассказывала она мне потом, — как будто лунной ночью смотришь на море, а над ним висит черная грозовая туча, и вот эта туча наплывает на сияющий диск луны и обрезает его, поглощая свет и оставляя на виду только грубую бездушную материю». Лила как наяву увидела, как нечто похожее происходит с ее братом. Лицо Рино, которое она знала всю жизнь, лицо доброго, честного и надежного парня, который всегда, сколько она себя помнила, утешал ее и помогал ей, менялось прямо у нее на глазах. В холодной ночной темноте, под непрекращающийся грохот взрывов, в облаках обжигавшего ноздри дыма, ядовито вонявшего серой, что-то разрушало его органическую структуру, давило на него с такой силой, что ломались контуры и наружу вырывалась магма, обнажая его сердцевину, то, из чего он состоял на самом деле. Каждая следующая секунда той праздничной ночи оборачивалась для нее ужасом: ей казалось, что с каждым шагом Рино разбухает, расползается во все стороны, и его границы все быстрее придвигаются к ее границам, а ей нечем их защитить. Она старалась взять себя в руки, но у нее плохо получалось: ей было слишком страшно. Честно говоря, я тогда из-за шума и вспышек света даже не заметила, что с ней творится что-то неладное. Единственное, что меня удивило, — это испуг на ее лице. Это было странно, потому что она вообще никогда ничего не боялась. Еще я обратила внимание, что она смотрит на брата, который суетился больше всех и громче всех выкрикивал в сторону балкона Солара жуткие оскорбления, с отвращением. Но обо всем этом я вспомнила потом. В тот момент я не придала этому значения, ощущая себя ближе к Кармеле и Аде, чем к ней. Казалось, что она, как обычно, не нуждается ни в чьей поддержке. А мы, закоченевшие, стояли посреди этого хаоса и мечтали об одном: чтобы Стефано, или Энцо, или Рино прекратили битву, обняли нас за плечи, прижали к себе, сказали, какие мы красивые. Мы жались друг к другу, чтобы согреться, а парни все носились по террасе, выхватывая из ящика все новые цилиндры с большими фитилями. Запасы Стефано могли изумить кого угодно. Остальные восхищались его щедростью и со смущением думали о том, сколько денег ему пришлось превратить в грохот, искры, взрывы и дым только ради того, чтобы вместе с ними испытать радость победы.

Они воевали с Солара долго; выстрелы не умолкали ни с той ни с другой стороны, будто участники схватки находились не на террасе и балконе, а в окопах. Во всем квартале тряслись стены домов. Никто ничего не понимал: звенели разбитые стекла, разрывалось на куски небо. Даже когда Энцо крикнул: «Все! У них больше ничего нет!» — наши продолжили стрелять, особенно Рино. Он успокоился, лишь когда поджигать стало нечего — не осталось ни единого снаряда. Только тогда умолк победный хор, а «воины» прекратили скакать и обниматься. Наконец-то наступила тишина.