Мы разложили пакеты по сумкам, заплатили синьоре Марии и вышли из магазина, но не успели отойти на несколько шагов, как нас догнал уже не Альфонсо, а Стефано собственной персоной.
— Лену́! — окликнул он меня своим красивым мужским голосом.
Он казался спокойным и приветливо улыбался. Картину немного портило только жирное пятно на белой рубашке. Он заговорил на диалекте с нами обеими, но глядел на одну меня:
— Не хотите встретить Новый год у нас? Альфонсо будет очень рад.
После убийства дона Акилле его жена и сыновья вели замкнутый образ жизни: церковь, лавка, дом. Лишь изредка они выбирались на некоторые празднества, которые никак нельзя было пропустить. Предложение Стефано стало для нас неожиданностью.
— Мы уже договорились праздновать с ее братом, — кивнув на Лилу, сказала я. — И еще с кое-какими друзьями.
— Тогда я приглашаю и Рино. И ваших родителей тоже — дом у нас большой. Будем запускать фейерверки с террасы.
— С нами будут Паскуале и Кармен Пелузо. И их мать, — перебила его Лила.
Эта реплика должна была поставить точку в разговоре: Альфредо Пелузо сидел в Поджореале за убийство дона Акилле. Не мог же сын дона Акилле пригласить детей Альфредо к себе в гости, выпить за Новый год. Тут Стефано перевел взгляд на нее, словно только что ее заметил, и невозмутимо произнес:
— Вот и хорошо, пусть тоже приходят! Выпьем шампанского, потанцуем… Новый год — новая жизнь!
Эти его слова поразили меня. Я посмотрела на Лилу: она не могла скрыть растерянности.
— Ладно, я поговорю с братом, — наконец проворчала она.
— Когда решите, дайте мне знать.
— А фейерверки?
— Что — фейерверки?
— Мы принесем свои, а ты как?
Стефано улыбнулся:
— Сколько фейерверков тебе надо?
— Как можно больше.
Он снова повернулся ко мне:
— Вы только приходите, а уж там… Вот увидите, будем палить хоть до рассвета.
Всю дорогу мы смеялись до упаду:
— Это он все из-за тебя.
— Нет, из-за тебя.
— Он так влюблен, что готов ради тебя пригласить в дом коммунистов и убийц собственного отца.
— Да брось! Он на меня даже не взглянул.
Рино выслушал наш рассказ о предложении Стефано и отказался наотрез. Но желание превзойти Солара пробудило в нем сомнения, и он попробовал обсудить это дело с Паскуале: тот жутко разозлился. Зато Энцо пробормотал: «Ну, если смогу, приду». Наши родители приглашению обрадовались: дона Акилле больше не было, а его зажиточную вдову и детей они считали прекрасными людьми, подружиться с которыми было для них большой честью.
На Лилу произошедшее произвело странное впечатление: она была сама не своя, словно не понимала, где находится, и потерянно озирала нашу улицу, двор и свою мастерскую. Как-то вечером она пришла ко мне. Вид у нее был такой, словно ей внезапно открылась великая тайна.
— Мы обе ошиблись. Стефано не нужны ни ты, ни я.
Мы, как обычно, пустились в рассуждения, смешивая точные факты с самыми смелыми фантазиями. Если мы ему не нужны, чего он добивается? Может, тоже хочет прищемить хвост Солара? Мы не забыли, как Микеле устроил на именинах матери Джильолы скандал, из-за которого прогнали Паскуале: тем самым он вмешался в семейные дела Карраччи, выставив Стефано беспомощным слабаком, неспособным постоять за честь покойного отца. Так и есть: в тот день братья Солара задели не только Паскуале, но и Стефано. Теперь Стефано оставалось только им назло взять и помириться с Пелузо: именно ради этого он и звал их к себе на Новый год.
— В чем его выгода? — спросила я Лилу.
— Не знаю. Но он что-то задумал. Что-то необычное, чего у нас никто никогда не делал.
— Простить?
Лила скептически помотала головой. Она силилась понять, что происходит. Мы обе силились это понять. Нам вообще нравилось понимать, что происходит вокруг нас. Стефано совсем не был похож на человека, способного простить убийцу своего отца. Лила догадывалась, что дело здесь в другом. Постепенно, сопоставляя известное нам с теми идеями, которых она в последнее время набралась от Паскуале, она докопалась до правды — или думала, что докопалась.
— Помнишь, я говорила Кармеле, что она могла бы выйти замуж за Альфонсо?
— Помню.
— Стефано хочет сделать кое-что похожее.
— Жениться на Кармеле?
— Больше.
По мнению Лилы, Стефано задумал начать новую жизнь с нуля. Избавиться от всего, что было раньше. Он не желал делать вид, будто ничего не меняется, как это делали наши родители. Лила считала, что рассуждает он примерно так: «Я знаю, кем был мой отец, но теперь его нет, а есть я, есть мы — и довольно об этом!» Он хотел показать всему кварталу, что он — не дон Акилле, а дети Пелузо — не бывшие столяры, убившие его отца. Эта идея нам понравилась и тут же переросла в уверенность. Мы прониклись к молодому Карраччи искренней симпатией и решили стать на его сторону.
Мы принялись объяснять Рино, Паскуале и Антонио, что приглашение Стефано — это не просто приглашение, что оно имеет огромное значение, и с его помощью Стефано как бы говорит: «До нашего рождения произошло много плохого, наши отцы, каждый по-своему, вели себя отвратительно. Давайте осознаем это и покажем всем, что мы, дети, лучше их».
— Лучше? — удивился Рино.
— Лучше, — отозвалась я. — В отличие от Солара: они хуже и деда, и отца.
Я говорила очень взволнованно, на литературном итальянском, будто отвечала на уроке. Даже Лила посмотрела на меня с изумлением, а Рино, Паскуале и Антонио что-то смущенно забормотали. Паскуале попытался ответить мне на итальянском, но тут же отказался от этой затеи.