Господь:
Тогда явись ко мне без колебанья!
К таким, как ты, вражды не ведал я…
Хитрец, среди всех духов отрицанья Ты меньше всех был в тягость для меня.
Слаб человек; покорствуя уделу,
Он рад искать покоя, — потому
Дам беспокойного я спутника ему:
Как бес, дразня его, пусть возбуждает к делу!
Семья сапожника Черулло
Фернандо Черулло, сапожник
Нунция Черулло, мать Лилы
Рафаэлла Черулло; для всех — Лина, Лила — только для Элены
Рино Черулло, старший брат Лилы, тоже сапожник
Рино — один из сыновей Лилы
Другие дети
Семья швейцара Греко
Отец, швейцар в муниципалитете
Мать, домохозяйка
Элена Греко, она же Ленучча или Лену́, старшая дочь
Младшие дети — Пеппе, Джанни и Элиза
Семья Карраччи (дона Акилле)
Дон Акилле Карраччи, людоед из сказок
Мария Карраччи, жена дона Акилле
Стефано Карраччи, сын дона Акилле, колбасник в семейной лавке
Младшие дети — Пинучча и Альфонсо
Семья столяра Пелузо
Альфредо Пелузо, столяр
Джузеппина Пелузо, жена Альфредо
Паскуале Пелузо, старший сын, каменщик
Кармела Пелузо, она же Кармен, сестра Паскуале, продавщица в галантерее
Другие дети
Семья сумасшедшей вдовы Капуччо
Мелина, родственница матери Лилы, сумасшедшая вдова
Муж Мелины, при жизни — грузчик на овощном рынке
Ада Капуччо, дочь Мелины
Антонио Капуччо, ее брат, механик
Другие дети
Семья железнодорожника-поэта Сарраторе
Донато Сарраторе, контролер
Лидия Сарраторе, жена Донато
Нино Сарраторе, старший сын
Мариза Сарраторе, старшая дочь
Младшие дети — Пино, Клелия и Чиро
Семья торговца фруктами Сканно
Никола Сканно, торговец фруктами
Ассунта Сканно, жена Николы
Энцо Сканно, сын Николы и Ассунты, тоже торговец фруктами
Другие дети
Семья владельца бара-кондитерской «Солара»
Сильвио Солара, хозяин бара-кондитерской
Мануэла Солара, жена Сильвио
Марчелло и Микеле, сыновья Сильвио и Мануэлы
Семья кондитера Спаньюоло
Синьор Спаньюоло, кондитер у Солары
Роза Спаньюоло, жена кондитера
Джильола Спаньюоло, их дочь
Другие дети
Джино, сын аптекаря
Учителя
Ферраро, учитель и библиотекарь
Оливьеро, учительница
Джераче, преподаватель гимназии
Галиани, преподавательница лицея
Нелла Инкардо, двоюродная сестра учительницы Оливьеро, родом с Искьи
Сегодня утром мне позвонил Рино. Я подумала, что ему опять нужны деньги, и уже приготовилась отказать. Но он звонил по другому поводу: его мать пропала.
— Когда?
— Две недели назад.
— И ты звонишь мне только сейчас?
Наверное, в моем голосе ему послышалась неприязнь, хотя в нем не было ни раздражения, ни возмущения, — лишь нотка сарказма. Он попытался оправдаться, но как-то неуверенно, смущенно, переходя с диалекта на итальянский и обратно. Сказал, будто решил, что мать, как обычно, гуляет по Неаполю.
— И ночью тоже?
— Ты же ее знаешь.
— Знаю, но две недели — это, по-твоему, нормально?
— Да. Ты давно ее не видела. Ей стало хуже: она почти не спит, то приходит, то уходит, делает что заблагорассудится.
В конце концов он все-таки забеспокоился. Расспросил кого мог, обзвонил больницы, даже обратился в полицию. Безрезультатно, матери нигде не было. Хорош сынок — толстый мужик под сорок, никогда в жизни не работал, занимался темными делишками да проматывал деньги. Я представила себе, как он ее искал. Да никак! Мозгов нет, а заботиться привык только о себе.
— А у тебя ее нет? — ляпнул он вдруг.
Его мать — здесь, в Турине? Он прекрасно знал ответ и задал вопрос, лишь бы что-то спросить. Сам-то он любил путешествовать и заезжал ко мне раз десять, не меньше, и всегда без приглашения. А вот его мать, которую я, напротив, приняла бы с радостью, никогда по своей воле не покидала Неаполя, ни разу в жизни.
— Нет, у меня ее нет, — ответила я.
— Точно?
— Рино, я тебя умоляю! Сказала ведь: ее здесь нет.
— А куда же она подевалась?
Он захныкал, и я позволила ему разыграть трагическую сцену с рыданиями, поначалу притворными, а потом вполне искренними. Когда он умолк, я сказала:
— Пожалуйста, хоть раз сделай так, как она хотела бы: не ищи ее.
— Что ты говоришь?
— Я говорю то, что говорю. Это бесполезно. Учись жить один и не ищи ее больше. И мне больше не звони.
Я повесила трубку.
Мать Рино — Рафаэлла Черулло, но все всегда звали ее Лина. Все, кроме меня: я никогда не называла ее ни одним из этих двух имен. Уже больше шестидесяти лет для меня она — Лила. Если бы я когда-нибудь вдруг назвала ее Линой или Рафаэллой, она бы решила, что нашей дружбе конец.
Уже лет тридцать, не меньше, она твердит мне, что хочет исчезнуть, не оставив за собой следов, и только я знаю, что она имеет в виду. Она никогда не помышляла о побеге, смене личности, не мечтала начать новую жизнь в другом месте. Никогда не думала и о самоубийстве: при одной мысли о том, что у Рино возникнут трудности с захоронением и ему придется поволноваться, ей делалось не по себе. У нее было другое на уме: она хотела испариться, раствориться до последней клетки, чтобы от нее не осталось ничего. И поскольку я ее хорошо знаю — по крайней мере, надеюсь, что знаю, — я не сомневаюсь, что она нашла способ не оставить от себя в этом мире ни волоска.